Сегодня в Театре Сатиры пройдет премьера спектакля Юрия Еремина по пьесе Булгакова «Кабала святош», заглавную роль в котором исполнит Александр Ширвиндт. Накануне премьеры «Труд» попросил Ширвиндта рассказать о своем «Мольере».
— Я так понимаю, что роль Мольера можно было почти не учить? Ведь вы, наверное, знаете эту пьесу назубок. Все-таки дважды вместе с Анатолием Эфросом работали над «Мольером»…

— Нет, текст, к сожалению, пришлось учить. Я же у Эфроса совсем другие роли играл, и это к тому же было сто лет назад. Сначала играл короля Людовика в спектакле Театра имени Ленинского комсомола. А потом Толя сделал телеверсию, которая называлась «Несколько слов в защиту господина де Мольера», где Юрий Любимов играл Мольера, а я — Дон Жуана. А сейчас мне пришлось учить слова Мольера, и там текста гораздо больше. А так как время идет, и забываемость слов в мои годы еще страшнее, чем их воспринимаемость, то пришлось напрячься.

— А кто решил вернуться к «Мольеру», вы или Юрий Еремин?

— Честно говоря, это Еремин предложил. Вообще я очень люблю людей, которые меня любят. Но таких всегда мало. Половина перемерла, а остальные только прикидываются, что любят. Но тут было такое ощущение, что Еремин искренен в своей любви. Его уговоры поработать над «Мольером» продолжались три года. Если бы это был провинциальный дебютант, который во что бы то ни стало хочет поставить спектакль в Москве, я бы засомневался. Но Еремин ставит спектакли одновременно в Финляндии и Америке, а также в РАМТе и Театре Моссовета, поэтому заподозрить его в том, что он хотел трудоустроиться, довольно трудно.

— Как он вас уговаривал?

— Говорил, что пора мне наконец что-нибудь сыграть. Ведь моя последняя роль в театре была сыграна 11 лет назад в спектакле «Счастливцев-Несчастливцев», который ставился к 60-летию Михаила Державина.

— Погодите, но вы же после этого сыграли главную роль в «Орнифле» Ануя, и это, кажется, было в 2001-м?

— Да, точно. Но все равно последняя роль, получается, была сыграна восемь лет назад. В общем, я подумал: почему все мои друзья чередой празднуют свои столетия со дня рождения, а я не могу? У меня ведь тоже скоро столетие. Где-то в июле.

— Всего лишь 75 стукнет.

— Неважно. В общем, Юрий Еремин сказал мне: надо к своему столетию вспомнить профессию. Таким и был эмбрион нашего спектакля.

— Ну и как ощущение от работы после столь долгого перерыва?

— Ощущение сложное. Хотя не то чтобы я все эти 12 лет сидел на даче и укроп выращивал… Все-таки работал в театре, оставался в производстве. Но репетиционный период — это всегда сложно. Когда сидишь в кресле начальника, то есть опасность подмять под себя режиссера. Снисходительно слушать его и думать про себя: «Ну говори, говори, а я потом выйду и сыграю». Так ничего не получится. Надо слушаться режиссера.

— Можете ли вы сравнить ереминскую трактовку с замыслом Анатолия Эфроса?

— Не надо сравнивать. Это совершенно разные режиссерские особи, да и время разное. Когда-то еще в советское время сын моего друга Игоря Кваши в младших классах писал сочинение на тему «Что бы сказал Ленин, если бы он проснулся?». И Кваша написал вместо сына: «Он бы очень удивился». Так вот, если бы Толя сегодня проснулся, то он тоже очень бы удивился. Все перелопачено. Но самое главное, что я в этом спектакле знаю, о чем я играю. Знаю, о чем речь.

— И о чем речь в этом «Мольере»?

— Речь о том, что, когда человеку исполняется 75 лет и он еще верит в то, что есть смысл жить, он начинает хвататься за то, что вокруг него. Поэтому он пытается повсюду найти партнеров. Партнеров хоть в творческих, хоть в сексуальных отношениях. Или хотя бы просто собеседников. Это крест для нашего поколения, которое сейчас стучится и говорит: «Подождите, подождите, мы еще существуем, мы еще живы, мы еще можем вам помочь».

news. mail.ru